Когда он вернулся домой, Фукаэри сидела за его рабочим столом и сосредоточенно точила карандаш. Обычно он хранил в деревянном стакане с десяток карандашей, но теперь их почему-то стало уже около двадцати. Она точила их один за другим. Никогда еще до сих пор Тэнго не видал настолько безупречно заточенных карандашей. Каждый грифель походил на жало какого-то насекомого.
— Тебе-звонили, — сказала она, проверяя пальцем на остроту очередной карандаш. — Из-тикуры.
— Я же просил не брать трубку.
— Слишком-важный-звонок.
Можно подумать, заранее знала, подумал Тэнго.
— Чего хотели? — спросил он.
— Не-сказали.
— Но звонили из санатория в Тикуре? Ты уверена?
— Просили-чтоб-ты-позвонил.
— Чтобы я позвонил?
— Лучше-сегодня-даже-если-поздно.
У Тэнго перехватило дыхание.
— Но я не знаю их номера…
— Я-запомнила.
Фукаэри продиктовала номер, он записал и взглянул на часы. Полдевятого.
— А когда звонили?
— Недавно.
Тэнго прошел на кухню, выпил стакан воды. Оперся ладонями о раковину, закрыл глаза и дождался, пока мысли в голове не придут хоть в какой-то порядок. Затем подошел к телефону и набрал номер. Возможно, умер отец. С чего бы иначе звонили в такое время, да еще и просили перезвонить?
Трубку сняла женщина. Тэнго представился и сообщил, что звонили из санатория, пока его не было дома.
— Вы — сын господина Каваны? — уточнила женщина.
— Да, — ответил он.
— Значит, мы с вами недавно встречались.
Он вспомнил лицо медсестры, ее очки в золотистой оправе. Имя в памяти не всплывало.
— От вас звонили, пока меня не было дома, — повторил он.
— Да, действительно. Сейчас я передам трубку лечащему врачу, и вы поговорите с ним напрямую.
Прижав к уху трубку, Тэнго ждал, пока его свяжут с врачом. Но быстро этого почему-то не получалось. Казалось, механические трели «Отчего дома в горах» не смолкнут в трубке никогда. Закрыв глаза, Тэнго вспоминал санаторий на мысе Босо. Волны Тихого океана, без устали набегающие на берег, приемный покой без единого посетителя, скрип колес больничных кроватей в коридорах, выцветшие занавески в палатах, отутюженный белый халат медсестры и паршивый кофе в столовой.
Наконец на том конце взяли трубку.
— Извините, что заставил ждать, — сказал врач. — Срочный вызов в другую палату.
— Не страшно, — ответил Тэнго, пытаясь вспомнить лицо врача. Но потом сообразил, что вообще-то ни разу с ним не встречался. Все-таки голова соображала еще неважно. — Что-то с моим отцом?
Врач выдержал паузу.
— За сегодня ничего нового, но… в последнее время его состояние неутешительное. Нелегко это говорить, но ваш отец в коме.
— В коме? — эхом повторил Тэнго.
— В состоянии очень глубокого сна.
— То есть — без сознания?
— Как ни жаль.
Соберись, велел себе Тэнго. Думай же, черт побери.
— Эта кома — результат какой-то болезни?
— Если быть точным — скорее, нет, — с явным затруднением ответил врач.
Тэнго ждал, что дальше.
— Сложно объяснить по телефону, — продолжил врач, — но дело здесь не в какой-то определенной болезни. Это не рак, не воспаление легких, не что-либо с конкретным медицинским названием. Никаких симптомов у него не наблюдается. Просто по каким-то причинам из организма вашего отца уходят силы, необходимые для поддержания жизнедеятельности. А поскольку причины эти неизвестны, мы не можем определить и способ лечения. Капельницу ставим, искусственное питание вводим, но это меры профилактические и лечением как таковым не являются.
— Можно откровенный вопрос?
— Разумеется, — сказал врач.
— Ему осталось совсем недолго?
— Если состояние не изменится — скорее всего, да.
— Значит, он просто умирает от старости?
Врач издал какой-то неопределенный звук.
— Вашему отцу всего шестьдесят, — ответил он. — В таком возрасте от старости не умирают. Тем более, что и здоровьем его господь не обидел. Кроме собственно болезни Альцгеймера, никаких серьезных недугов. Все проводимые нами анализы и измерения показывали, что физически его организм в удовлетворительной форме и амбулаторного лечения не требует.
Врач словно бы пожевал губами, затем продолжил:
— С другой стороны… наблюдения последних дней показывают, что, возможно, вы правы: это похоже на умирание от старости. Все функции организма заторможены, и желания их поддерживать пациент не выказывает. Обычно подобные симптомы проявляются годам к восьмидесяти, когда люди попросту устают жить дальше. Хотя остается неясным, почему с господином Каваной это происходит в шестьдесят.
Тэнго закусил губу и задумался.
— И сколько он уже в коме? — спросил он наконец.
— Четвертые сутки, — ответил врач.
— Ни разу не очнулся?
— Пока нет.
— А его силы стремительно угасают?
— Не стремительно — постепенно. Хотя за эти три дня его жизненный тонус понизился весьма заметно. Словно поезд, который сбрасывает скорость перед тем, как остановиться.
— Сколько же ему осталось?
— Точно сказать не берусь, — ответил врач. — Но если ничего не изменится, в худшем случае — около недели.
Тэнго переложил трубку в другую руку и снова закусил губу.
— Завтра я к вам приеду, — сказал он. — Я и так собирался, даже если бы вы не позвонили. Но все равно большое спасибо.
Услышав это, врач, похоже, вздохнул с облегчением.
— Да-да, приезжайте непременно. И чем скорее, тем лучше. Поговорить вам вряд ли удастся, но, думаю, ваш отец будет очень рад.