1Q84 (Тысяча невестьсот восемьдесят четыре). Книга - Страница 56

И тут Аомамэ не выдержала.

— Ну и кто же поверит во всю эту чушь? — язвительно усмехнулась она. — Да вы же просто маньяк, который прикрывает свои мерзости красивыми сказочками да умными разговорами. Никаких LittlePeople с их Гласом Божьим и дарами небесными не существует. Вы обычный шарлатан, выдающий себя за пророка, и не более того!

— Видишь вон там часы? — спросил мужчина, не подымая головы от коврика. — На комоде справа.

Аомамэ посмотрела направо. И различила у самой стены небольшой, в половину человеческого роста комод с вычурной резной отделкой. На комоде стояли массивные мраморные часы. Килограммов в пятнадцать, не меньше.

— Смотри на них внимательно, не отводи глаза.

Как было велено, она уставилась на эти часы. И вдруг ощутила пальцами, как тело мужчины напрягается в нечеловеческом усилии. Словно поддаваясь этому усилию, часы стали медленно приподниматься над крышкой комода. Воспарив сантиметров на пять, они зависли в воздухе, чуть подрагивая, на несколько долгих секунд. Затем тело мужчины обмякло — и часы с треском рухнули обратно на комод. Так, будто случайно вспомнили, что у планеты Земля вообще-то есть гравитация.

Минуту, если не две, мужчина восстанавливал силы своим необычным дыханием.

— Даже такие пустяки забирают очень много энергии, — пояснил он, шумно выдохнув в очередной раз. — Буквально отнимают последние силы жизни. Зато, надеюсь, теперь ты не считаешь меня шарлатаном?

Аомамэ ничего не ответила. Мужчина подышал так еще, пока не пришел в себя окончательно. Часы на комоде продолжали отмерять время, как ни в чем не бывало. Разве что стояли теперь немного под другим углом.

Ни слова не говоря, Аомамэ следила за секундной стрелкой, пока та не описала полный круг.

— У вас действительно особый дар, — признала она. В горле у нее пересохло.

— Как видишь.

— Кажется, у Достоевского в «Братьях Карамазовых» есть разговор Дьявола и Христа, — вспомнила Аомамэ. — Христос постится среди камней в пустыне, а тут приходит Дьявол и предлагает: раз уж ты сын Бога, соверши чудо и преврати эти камни в хлеб. Но Христос отказывается это сделать, отвечая, что чудеса — искушения от лукавого.

— Помню, как же. Я тоже читал «Карамазовых». Разумеется, ты права. Дешевая показуха настоящих проблем не решает. Но у нас с тобой так мало времени; как еще мне быстро тебя убедить? Вот ради этого и показал.

Аомамэ промолчала.

— На свете не бывает абсолютного добра, как не бывает абсолютного зла, — продолжил мужчина. — Ни зло, ни добро не являются чем-то застывшим и неизменным. Они постоянно перетекают друг в друга или меняются местами. Уже через миг сотворенное добро может обратиться в зло, как и наоборот. Достоевский в «Карамазовых» как раз и рисует картину мира в подобной взаимосвязи. Самое важное — поддерживать между злом и добром постоянное равновесие. Как только одно перевешивает другое, удержать моральные границы реальности становится очень сложно. Да, именно так: равновесие — благо само по себе. И то, что для его восстановления меня нужно убить, — лишь очередное тому подтверждение.

— Лично я не чувствую, что вас нужно убивать, — отрезала Аомамэ. — Хотя, как вы и догадались, пришла я сюда именно за этим. Ибо прощать сам факт существования таких подонков, как вы, не в моих правилах. Что бы со мной потом ни случилось, больше всего я хотела отправить вас на тот свет. Но больше такого желания не испытываю. Вы страшно мучаетесь при жизни, как я поняла. Вот от этих адских мук и подыхайте собственной смертью. Даровать вам легкую кончину я не собираюсь.

По-прежнему не поворачивая головы, мужчина еле заметно кивнул.

— Если ты меня убьешь, мои головорезы достанут тебя хоть из-под земли, можно даже не сомневаться. Эти свихнутые фанатики не остановятся ни перед чем. С моей смертью секта, конечно, на время потеряет центростремительную силу. Но Система — штука хитрая: если однажды ты построил ее и отладил, она продолжит работать даже после твоей смерти.

Аомамэ слушала, не говоря ни слова. А он продолжал, лежа все так же ничком:

— Подругу твою, конечно, жаль. Каюсь, виноват.

— Какую подругу?

— Ту, что разгуливала с наручниками… Как ее?

По телу Аомамэ вдруг разлилось подозрительное спокойствие. Вся брань из головы улетучилась. В мозгу осталась лишь тяжелая, вязкая тишина.

— Аюми Накано, — сказала она.

— Не повезло бедняжке.

— Это сделали вы? — ледяным тоном уточнила Аомамэ. — Вы убили Аюми?

— Нет-нет. Я не убивал.

— Откуда же вам известно, что это убийство?

— Раскопал наш исследователь, собирая о вас информацию. Кто убил, неизвестно. Знаю только, что твою подругу-полицейскую задушили в каком-то отеле.

Правая рука Аомамэ снова невольно сжалась в кулак.

— Но вы сказали: «Каюсь, виноват»!

— Я виноват лишь в том, что не смог этому помешать. Кто бы ни был ее убийца, не забывай про слабое звено. Любые волки в овечьем стаде первым делом атакуют самого незащищенного.

— Вы хотите сказать, Аюми была моим слабым звеном?

Мужчина не ответил.

Аомамэ зажмурилась.

— Но зачем понадобилось ее убивать? Она была очень доброй, никому не делала зла. Ее-то за что? За то, что я влезла во всю эту кашу? Ну так ликвидируйте меня одну, и дело с концом!

— Тебя они ликвидировать не могли, — сказал он.

— Это еще почему? — даже удивилась Аомамэ. — Что им помешало?

— Ты уже стала особой сущностью.

— Особой сущностью? В чем особой?

— В нужный час разберешься.