1Q84 (Тысяча невестьсот восемьдесят четыре). Книга - Страница 83

— Что же с ним стало в итоге?

— Не знаю. Когда мне было четырнадцать, я из приюта сбежал и с тех пор живу сам по себе. Пробрался тайком на почтовое судно, доплыл до Хонсю и больше на Хоккайдо не возвращался. Когда уходил из приюта, парнишка все так же сидел, согнувшись над верстаком, и выстругивал очередную хвостатую зверушку. В такие минуты он не реагировал ни на что вокруг, так что я с ним даже не попрощался. Думаю, если выжил — так и сейчас сидит где-нибудь да вырезает своих мышей. Ни на что другое все равно не способен.

Аомамэ молча ждала продолжения.

— Я и сейчас еще вспоминаю его. Жизнь в приюте была невыносимой. Жрать давали мало, все ходили голодные, зимой зуб на зуб не попадал. Работать нас заставляли как проклятых, старшеклассники издевались над мелюзгой. А этому хоть бы хны. Взял резец и деревяшку — и вроде бы жизнь налаживается. Иногда, заканчивая фигурку, впадал в какой-то безумный экстаз, но в целом был тихим, незлобивым, никогда никому не мешал. Просто сидел себе и выстругивал деревянных мышей. Когда брал в руки очередную деревяшку, очень долго разглядывал ее со всех сторон, пытаясь разглядеть, что за мышь в ней сидит — какого размера, в какой позе и так далее. Мог это делать часами. Как только увидит, хватает резцы — и ну извлекать на свет очередное животное. Помню, он так и говорил: «Я извлекаю мышей». Как будто оживлял придуманных им зверей и выпускал из дерева на свободу.

— А вы, стало быть, его защищали?

— Не то чтобы как-то осознанно, так уж сложились обстоятельства. Просто однажды я занял определенную позицию, а дальше уже приходилось ее подтверждать. Таково правило собственной позиции. Например, когда у него в очередной раз отбирали резцы, я шел и давал в морду. Будь то старшеклассник или сразу несколько обидчиков — не важно: шел и размазывал их по стенам. Бывало, конечно, что размазывали меня самого, и не раз. Но дело тут не в том, кто кого. Просто, даже избитый, я всегда возвращался с резцами. И это было самое важное. Понимаешь меня?

— Думаю, да, — сказала Аомамэ. — Но потом вы его все-таки бросили.

— Я должен был выживать один. Всю жизнь за этим недотепой присматривать не годилось. Подобной роскоши я тогда позволить себе не мог, не взыщи.

Аомамэ снова уставилась на свою правую ладонь.

— Пару раз я видела у вас в руках деревянную мышку. Это его творение?

— Да, одну маленькую он мне подарил. А я забрал с собой, когда убегал из приюта. Вот и храню до сих пор.

— Послушайте, Тамару. А зачем вы рассказали мне эту историю? Ведь вы не из тех, кто просто так рассказывает о себе.

— Рассказал я тебе это потому, что до сих пор вспоминаю этого парня. Новой встречи с ним не ищу, но если встречу — не пройду мимо. Хотя нам, скорее всего, будет совершенно не о чем говорить. Я просто до сих пор отчетливо вспоминаю, как он извлекает зверушек из деревянных чурок, согнувшись над верстаком. Эта сцена многому научила меня — или еще научит. Любому из нас для выживания нужны такие вот картинки из прошлого. Пускай мы не можем их толком описать или объяснить, но они значат для нас очень много. Говорят, мы вообще живем для того, чтобы наполнять картинки из прошлого нашим собственным смыслом. И я с этим согласен.

— То есть вы говорите о смысле жизни?

— Возможно.

— У меня тоже есть такие картинки.

— Береги их, они очень важны.

— Постараюсь, — обещала Аомамэ.

— А рассказал я это еще и затем, чтоб ты знала: тебя я постараюсь вытащить из любой передряги. Если появится тот, кого нужно размазать по стенке, — кто бы он ни был, ему от меня не уйти. И чем бы дело ни кончилось, я тебя не брошу.

— Благодарю.

Они помолчали.

— В ближайшее время на улицу не высовывайся, — добавил Тамару. — Считай, что выйдешь из дома хотя бы на шаг — окажешься в джунглях. Поняла?

— Поняла, — ответила Аомамэ.

На том их разговор завершился. И лишь тогда она заметила, как крепко стискивает телефонную трубку.

А ведь Тамару хотел передать мне, что отныне я — член их Семьи, подумала Аомамэ. И нить, которая нас связала, никогда не оборвется. Конечно, за это она ему благодарна. Уж он-то хорошо понимает, как ей сейчас нелегко. И если говорит, что ее приняли в Семью — значит, понемногу раскрывает перед нею свои тайны.

Но стоило только подумать, что «семейными» узами их связало насилие, как внутри Аомамэ что-то обрывалось. Ведь настолько тесно я сошлась с ними лишь потому, что укокошила несколько человек, а теперь скрываюсь от погони и смерти. Разве доверили бы они мне свои тайны, не стань я изгоем в бегах и вне закона? Ох, вряд ли…

Потягивая зеленый чай, Аомамэ посмотрела новости. О наводнении на станции Акасака-Мицукэ уже не упоминалось. К рассвету вода ушла, метро возобновило работу, и все, что там происходило еще вчера, превратилось в обычное прошлое. А вот насчет смерти Лидера «Авангарда» миру по-прежнему не сообщали ни слова. На всем белом свете правду об этом знали всего несколько человек. Аомамэ представила, как огромную тушу Лидера сжигают в плавильной печи. Не остается ни косточки, сказал Тамару. Ни природных даров, ни страданий, ни боли — все превращается в дым и растворяется в осеннем небе. Вообразить эти небо и дым ей удалось хорошо.

Автор романа-бестселлера «Воздушный кокон», семнадцатилетняя Эрико Фукада, пишущая под псевдонимом Фукаэри, числится пропавшей без вести, сообщил телевизор. Получив от опекуна девушки заявление, полиция прилагает все усилия по ее розыску. Никаких подробностей пока не известно, заявил диктор. Камера показала прилавки какого-то большого книжного магазина, заваленные стопками «Воздушного кокона». Тут же на стене висел плакат с фотографией красавицы-автора. Молоденькая продавщица щебетала в сунутый под нос микрофон: